Пушкин в жизни - Страница 84

• Предыдущая
• 84 / 215
• Следующая

Однажды на вопрос Баратынского, не помешает ли он ей, если прочтет в ее присутствии Пушкину новые стихотворения, Наталья Николаевна ответила: «Читайте, пожалуйста; я не слушаю» .

Вот уж подлинно труженик-то был А. С.! Бывало, как бы поздно домой ни вернулся, и сейчас писать. Сядет у себя в кабинетике за столик, а мне: «иди, Никеша, спать». И до утра все сидит. Смерть любил по ночам писать. Станешь ему говорить, что, мол, вредно, а он: «не твое дело». Встанешь ночью, заглянешь в кабинет, а он сидит, пишет, и устами бормочет, а то так перо возьмет в руки и ходит, и опять бормочет. Утречком заснет, и тогда уж долго спит. Почти два года я у него выжил, поступил к нему в 31 году к холостому в Москве, при мне он и сватался к Гончаровой, при мне и женился… Лимонад очень любил. Бывало, как ночью писать, – сейчас ему лимонад на ночь и ставишь. А вина много не любил. Пил так, т. е., средственно.

Это было на другой год, кажется, после женитьбы Пушкина. Прасковья Александровна (Осипова) была в Петербурге и у меня остановилась: они вместе приезжали к ней с визитом в открытой колясочке, без человека. Пушкин казался очень весел, вошел быстро и подвел жену ко мне… Уходя, он побежал вперед и сел прежде ее в экипаж; она заметила шутя, что это он сделал от того, что он муж.

Александр Сергеевич Пушкин, рисован с натуры 1832 г., апреля 15. Ростом 2 арш. 5 в. с половиной.

Весною 1832 г. Пушкин перебрался на Фурштатскую ул., д. Алымова, где оставался всего пять месяцев, до октября 1832 г. Дом Алымова может быть назван одним из старейших домов Петербурга и находился на правой стороне Фурштатской улицы (идя от Литейного), между Друскеникским (в то время Кирочным) переулком и Воскресенским проспектом, ныне дом Сергеева, № 20. Через дом от квартиры Пушкина помещался полицейский дом Литейной части.

Скоро у меня будут крестины на Фурштатской в доме Алымова, – не забудьте этого адреса… Нет ничего более мудрого, как оставаться в своей деревне и поливать капусту. Старая истина, и я постоянно вспоминаю о ней среди существования очень светского и очень беспорядочного.

(19 мая 1832 г. у Пушкина родилась дочь, названная Марией). Плакал при первых родах и говорил, что убежит от вторых.

25 июня 1832 г. Встал поздно. Пришел Пушкин, долго просидел у меня. Добрый малый, но часто весьма.

29 июня 1832 г. К Вяземскому поздравить с именинами. Нашел у него Александра Пушкина… Пушкин очень хвалит Дюмона, а Вяземский позорит, из чего вышел самый жаркий спор. Оба они выходили из себя, горячились и кричали… Спор усиливался. Наконец, пришел человек объявить, что приехал Д. Н. Блудов (тогда министр внутр. дел)… Блудов сказал Пушкину, что о нем говорил государю и просил ему жалованья, которое давно назначено, а никто давать не хочет. Государь приказал переговорить с Нессельродом. Странный ответ: я желал бы, чтобы жалованье выдавалось от Бенкендорфа. – Почему же не от вас? Не все ли равно, из одного ящика или из другого? – Для того, чтобы избежать дурного примера. – Помилуйте, возразил Блудов, ежели бы такой пример породил нам хоть нового Бахчисарайского Фонтана, то уж было бы счастливо… Мы очень сему смеялись. Пушкин будет издавать газету под заглавием Вестник; будет давать самые скромные сведения из министерства внутренних дел. Пушкин, говоривший до сего разговора весьма свободно и непринужденно, после оного тотчас смешался и убежал.

Г.-а. Бенкендорф объявил мне высочайшее повеление о назначении из государств, казначейства жалованья тит. сов. Пушкину. По мнению г.-а. Бенкендорфа, в жалованье Пушкину можно было бы положить 5.000 руб. в год. Я осмеливаюсь испрашивать по сему высочайшего повеления в. и. в-ва.

НА ПОДЛИННОМ НАПИСАНО: Высочайше повелено требовать из гос. казначейства с 14 ноября 1831 года по 5.000 руб. в год на известное его императорскому величеству употребление, по третям года, и выдавать сии деньги тит. сов. Пушкину.

4 июля 1832 г. Поехал к Пушкину. Видел у него Плетнева и статую Екатерины, весьма замечательную. Говорили о его газете. Мысли его самые здравые. Он либеральный, анти-полевой, ненавидит дух журналов наших… Он очень созрел.

5 июля. Пришел Александр Пушкин. Говорили долго о газете его… О Погодине. Он его жалеет. О Вяземском он сказал, что он человек ожесточенный, aigri, который не любит Россию, потому что она ему не по вкусу; о презрении его к русским журналам, о Андросове и статье Погодина о нем. Толстой (А. П.) говорил, что Андросов презирает Россию, о несчастном унижении, с которым писатели наши говорят об отечестве, что в них оппозиция не правительству, а отечеству. Пушкин очень сие опробовал и говорил, что надо об этом сделать статью журнальную. Пушкин говорил долго. Квасной патриотизм. Цель его журнала, как он ее понимает, доказать правительству, что оно может иметь дело с людьми хорошими, а не с литературными шельмами, как доселе было. Водворить хочет новую систему. Я много ожидаю добра от сего журнала.

(П. А. Катенин приехал в Петербург в середине 1832 г.) Узнав о моем приезде, многие из знакомых поспешили меня навестить, и между первыми Пушкин. Свидание было самое дружеское… Коль скоро здоровье позволило, я посетил его; но в своем доме показался он мне как бы другим человеком; приметна была какая-то принужденность, неловкость, словно гостю не рад; после двух или трех визитов я отстал, и хотя он не один раз потом звал и слегка корил, я остался при своем; когда, напротив, он посещал меня, что часто случалось, в нем опять являлся прежний любезный Александр Сергеевич, не совсем так веселый, но уже лета были не те.