Пушкин в жизни - Страница 73

• Предыдущая
• 73 / 215
• Следующая

Между тем 11 июля 1831 года события начали разворачиваться внутри России. В расположенных недалеко от Петербурга новгородских военных поселениях восстали расквартированные там батальоны. При соответствующем стечении обстоятельств этот русский бунт грозил перейти в новую пугачевщину. В северных губерниях продолжала свирепствовать холера. Так начинались 30-е годы.

В контраст к этим происшествиям личная жизнь Пушкина открылась счастливейшим и безмятежным периодом жизни в Царском Селе, а потом и в Петербурге. К счастью любящего и горячо любимого мужа прелестной жены вскоре присоединилось счастье отцовства. Жена имела ослепительный успех в обществе, положение поэта при дворе казалось прочным, нехватка денег не выходила пока за обычные рамки. Превратиться, как по волшебству золотой рыбки, из тихой московской барышни в жену первого поэта России и первую красавицу «роскошной, царственной Невы» было трудным испытанием само по себе. Но этого мало. Наталья Николаевна стала и самовластной хозяйкой большого дома – без денег, с ненадежными слугами, болеющими детьми, вечно или после родов, или в ожидании ребенка. К тому же избранник ее был, по меньшей мере, необычным человеком. Его хватало на то, чтобы течь, подобно большой реке, многими рукавами – быть поэтом, и светским человеком, и ученым, и отцом семейства, и карточным игроком. И этого ему еще было мало. Наталье Николаевне приходилось привыкать быть женой всех персонажей, таящихся в ее муже. Семейная жизнь принесла и Пушкину немало новых для него хлопот. Однако они не заслоняли для поэта острые вопросы исторического и общественного характера.

События в Европе глубоко волновали окружение Пушкина и его самого. Он находил, что Россия накануне нового 1812 года. В августе 1831 года он пишет стихотворения «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», в которых высказывает свою точку зрения на русско-польские отношения как на «домашний старый спор» двух народов, связывая при этом сам вопрос о существовании славянства с объединением его вокруг России. Стихотворения не носят следов вражды против отважно сражавшихся поляков; наоборот, поэт подчеркивает, что они

Не услышат песнь обиды
От русского певца.

Сказать это в условиях войны было не так легко. Острие обоих стихотворений направлено против политиков и публицистов Франции, «мутителей палат», призывавших к общеевропейской войне против России.

В это время Пушкин принимает назначение придворным историографом; это дает ему возможность широко пользоваться царским архивом. Он предлагает издавать под своей редакцией официальную политическую газету, испытывая потребность откликнуться на бурные общественные события. К этой идее потянулись ренегаты всякого рода, в частности бывшие «арзамасцы» Блудов и Уваров. Было получено и разрешение. Однако увидев, кто хочет принять участие в этой работе, поэт отложил исполнение замысла на неопределенный срок, по существу отказавшись от него. С должностью придворного историка дело обстояло сложнее. Особенности этой службы стали проясняться постепенно, вполне определившись только к 1834 году, когда поэт писал жене: «Я не должен был вступать в службу, и, что еще хуже, опутывать себя денежными обязательствами… Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно им поступать как им угодно».

Написано Пушкиным в первые годы женитьбы не так много (но в том числе «Сказка о царе Салтане», «Русалка», «Дубровский»). Видимо, в душе его совершались важные перемены, строилось новое отношение к жизни, к судьбе, которое получит свое воплощение в художественных созданиях второй болдинской осени и последовавших за ней высоких творениях.

В день свадьбы Наталья Ивановна послала сказать Пушкину, что надо еще отложить, что у нее нет денег на карету или на что-то другое. Пушкин опять послал денег.

Во время обряда Пушкин, задев нечаянно за аналой, уронил крест; говорят, при обмене колец, одно из них упало на пол… Поэт изменился в лице и тут же шепнул одному из присутствующих: «tous les mauvais augu-res!»

Во время венчания нечаянно упали с аналоя крест и евангелие, когда молодые шли кругом. Пушкин весь побледнел от этого. Потом у него потухла свечка. – «Tous les mauvais augures», – сказал Пушкин. В день свадьбы большой ужин у Пушкина в доме Хитровой, где распоряжался Левушка (брат Пушкина).

Мать мне рассказывала, как ее брат, во время обряда, неприятно был поражен, когда его обручальное кольцо упало неожиданно на ковер, и когда из свидетелей первый устал, как ему поспешили сообщить после церемонии, не шафер невесты, а его шафер, передавший венец следующему по очереди. Ал. С-вич счел эти два обстоятельства недобрыми предвещаниями и произнес, выходя из церкви: «Tous les mauvais augures!» О случае с кольцом и шафером говорили мне и посаженый отец дяди, кн. П. А. Вяземский, и супруга его, Вера Федоровна, хотя и не присутствовавшая тогда на свадьбе, и, наконец, посаженая мать, тогда графиня Елиз. Петровна Потемкина (вышедшая вторично замуж за сенатора Ипп. Ив. Подчаского). Иконофором при обряде был малолетний сын кн. Вяземского Павел, а родитель его и П. В. Нащокин, уехав прежде новобрачных, встретили Пушкиных с образом на новой квартире молодой четы.

Пушкин женился 18 февраля 1831 года. Я принимал участие в свадьбе и по совершении брака в церкви отправился вместе с П. В. Нащокиным на квартиру поэта для встречи новобрачных с образом. В щегольской, уютной гостиной Пушкина, оклеенной диковинными для меня обоями под лиловый бархат с рельефными набивными цветочками, я нашел на одной из полочек, устроенных по обоим бокам дивана, собрание стихотворений Кирши Данилова.